Книга А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Александр Червяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слушай! – шепчу я. – Нам же не надо ждать пока мы вниз спустимся. Надо только до старта досидеть, и всё. А как стартанём, вылезем, а тут камбуз и санузел сразу рядом, по правую руку.
– Так мы же лететь будем в атмосфере? Знаешь как трясти будет?
– Ничего страшного, зато все взрослые будут в салоне, да ещё и пристёгнутые к креслам. Никто ничего не услышит, мы сбегаем, потом вернёмся сюда и уже до посадки.
– Тогда ладно.
Проходит ещё полчаса, а может и целый час. Тесная штанина не даёт двигаться, острые железяки, кажется, хотят проткнуть меня насквозь. Терпеть уже просто невмоготу; блестящая идея пробраться на челнок и спрятаться в экзоскафе на поверку оказывается совсем не такой уж блестящей. И, между прочим, Сенька прав – трясти челнок на спуске будет жестко, может и об стенку шибануть, и об потолок; да и сумеем ли мы вылезти из этих проклятых штанин при такой болтанке?
Неожиданно в ангаре снова зажигается свет. Слышны шаги, возня, затем крышка кабины широко распахивается. Внутрь заглядывает молодой техник и светит фонариком вниз.
– Я думал, товарищи учёные, вы только ящики с оборудованием не по инструкции в ангаре возите, а тут, оказывается, ещё и в экзоскафе контрабанда сидит!
Техник, тот самый, который был с фонариком, ведёт нас по неширокому коридору. За руки, как маленьких.
– Ну и навели же вы шороху, черти окаянные! Всю станцию на ноги поставили, все пуски вниз экстренно отменили. Ох и задаст вам главный по самое не соскучишься!
Я ушам своим не верю.
– Нас что, к Архидемону?! – и едва уворачиваюсь от подзатыльника.
– Кому Архидемон, а кому Виталий Борисович и начальник станции! Руку давай – и вперёд, шевели колготками!
Становится страшно. Куда-куда, а на ковёр к Архидемону я ещё ни разу не попадал…
– А папа где?
– И все папы уже там, объяснительные пишут. Так что будет вам и папа, и мама.
Ещё хуже. К начальнику станции, да ещё и с родителями – так даже в жутком сне не бывает, наверное.
– А как вы нас нашли?
– Обыкновенно, как. Мама твоя забеспокоилась, позвонила в школьный центр, сказала ты не вымыл посуду, хочет с тобой поговорить. А тебя нет. Кинулись туда, сюда, через пост охраны ты не выходил. Потом и друга твоего тоже хватились. Стали искать везде, нашли срезанную решетку в подсобке, подняли тревогу. Кто-то из исследовательского отдела позвонил, сказал что видел Сеню с каким-то мальчиком в турболифте Б. Стало ясно, что вас понесло на пусковую, все пуски срочно отменили, все челноки велели обыскать, да и спрятались вы, кстати, не шибко умно…
Я иду по коридору и думаю.
– То есть, если бы я вымыл после завтрака посуду, то мама бы не забеспокоилась, и мы бы спокойно улетели?
– Забеспокоилась бы, не сомневайся. Если сомневаешься, плохо же ты разбираешься в мамах… Вперёд!
Кабинет у Архидемона маленький и мрачный. Полкабинета занимает терминал связи, полкабинета – стол и огромное кресло. Каким чудом там помещаемся ещё и мы – я, Сенька и оба папы – совершенно непонятно.
Главный говорит негромко, но так и такие слова, что хочется провалиться сквозь палубу. Что мы сорвали сразу несколько пусков; что мы испортили многодневную работу кучи людей; что если бы наша задумка удалась, то мы наверняка бы погибли; что в нашем возрасте в голове должно быть больше ума, чем у двухлетнего младенца…
Красивый земной костюм на мне измят, перепачкан и в нескольких местах порван. Сенька выглядит не лучше. Мне до тошноты стыдно, я упорно гляжу на носки своих башмаков. По правде сказать, редко когда я чувствовал себя так плохо.
Но потом становится ещё хуже. Намного, намного хуже. Потому что Архидемон начинает отчитывать моего папу. И вот когда он доходит до того места, что никакой папа не бригадир, а разгильдяй и позор станции, я не выдерживаю, опускаюсь на корточки, закрываю руками лицо и начинаю тихо реветь.
Начальник станции замолкает, встаёт с кресла, выходит из-за стола.
– Проняло? Ну-ка, вставай, чертёнок! – говорит он.
Я поднимаюсь. Сенька стоит рядом и тоже слышно, что ревёт.
Голос Архидемона вдруг изменяется. Только что он был холодным и чужим, а теперь – спокойный, деловой, даже с юмором.
– Ну что, Анатолий Сергеевич, Иван Андрианович, как мы поступим с этими насквозь вымокшими, да ещё и грязными, орлами? Хорошенько выдерем? Или оставим на месяц без сладкого? Или на пару месяцев – без видеоигр?
Чихал я на ваше сладкое. Но два месяца без видеоигр? Да я скорее умру, уж лучше ремень… Хотя главное – Архидемон больше не ругается на папу…
В кабинете абсолютная тишина, только гудят вентиляторы терминала связи. Дурацкие слёзы застилают мне глаза, ничего не видно.
– Да, кстати, – это снова Главный – это не те ли самые два джентльмена, которые, по слухам, меньше недели назад учинили в школе безобразную драку?
– Они самые! – это уже Анатолий Сергеевич.
– Вот оно что. Ну тогда поступим так: а ну отвечайте, кто был зачинщик? Кто придумал эту глупую и опасную выходку? Вот его мы и накажем по полной программе. Ну а второй, который меньше виноват, он так и быть, посидит дома пару дней без пирожного на ужин, и будет.
У меня даже слёзы от такой наглости высохли, как не было. Вот уж фигушки!
– Виталий Борисович! – (Виталий Борисович – это Архидемон) – Это я всё придумал… И костюм, и схему вентиляции…
Я только хотел сказать, а Сенька уже первый успел!
– Виталий Борисович, он врёт! Я всё придумал, и респираторные маски, и резак, чтобы решётки срезать, тоже мой… В смысле, я у папы взял…
А вот это уже я. Начинаю фразу громко и смело, но заканчиваю почему-то почти шепотом. На какую-то секунду в кабинете снова слышен только шум вентиляторов.
Тут Архидемон, отец и Анатолий Сергеевич начинают хохотать. Что я смешного сказал, совершенно не понимаю.
Архидемон проходит за стол и снова садится в своё огромное кресло.
– Нет, это прямо-таки классика детского кино! Какая трогательная сцена, а? Четыре дня назад чуть не разнесли в драке школьный центр, а сегодня друг за дружку хоть на поверхность без экзоскафа! В общем так… На первый раз с вас, полагаю, вполне достаточно. Так что можете возвращаться в жилой блок, и чтобы у меня без всяких там!
Я не верю своим ушам. Неужели пронесло?
Но тут он начинает сверлить глазами Сеньку.
– Однако Арсений! – Сенька смотрит в отполированную до блеска палубу. – По вашем с папой прибытии меня попросили в порядке исключения оформить кое-кому служебный пропуск. Похоже, дав согласие, я сильно ошибся. Есть такое?
– Есть…
– Сдай пропуск, и немедленно.
Сенька лезет рукой в карман и достаёт карточку пропуска. Подходит к столу, кладёт, отходит обратно. Уши у него просто огненные.
– Анатолий Сергеевич, Иван Андрианович, повторный запуск назначаю через четыре стандартных часа. Ещё раз всё перепроверьте, и удачи вам всем там, внизу. А ангелочка по имени Арсений мы на время вашего отсутствия куда-нибудь пристроим, скажем, в школьный живой уголок. Поживёт там, поухаживает за рыбками, ему на пользу пойдёт…
Архидемон смотрит на меня, вот как ждёт. Дураки эти взрослые, думают что если тебе десять лет, так ты тупее, чем ботинок от скафандра.
– Анатолий Сергеевич, а пусть Сеня живёт у меня? С рыбками ему потому что скучно будет, и уроки мы тоже вместе делать станем.
Сенькин папа глядит на Архидемона, Архидемон кивает. Снова смотрит на нас.
– Ну хорошо. На сём, молодые люди, разговор считаю закрытым. Кругом марш – и без приключений домой! Провожать вас, думаю, не надо?
Мы улыбаемся.
– Нет, вы только посмотрите, они уже улыбаются, черти! Или чертенята?
Я смотрю на отца. Отец грозит мне кулаком, но глаза весёлые. Значит, простил. Правда, впереди ещё разговор с мамой…
